1.09.2017/Москва/Коммерсант Генеральный конструктор системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН) Сергей Боев более 20 лет возглавлял концерн РТИ (входит в АФК «Система»). О том, почему он передал свой пост другому человеку и возглавил совет директоров РТИ, какие проблемы существуют в наземном сегменте СПРН и чем важен ее космический эшелон, а также что нужно сделать, чтобы не бояться ракетного удара со стороны Северной Кореи, он рассказал корреспондентам “Ъ” Ивану Сафронову иАлександре Джорджевич.
— Вы покинули пост гендиректора РТИ, который занимали более двух десятков лет, и возглавили совет директоров концерна. Чем объясняется переход?
— Идет время: рано или поздно нужно обновлять кадры, в том числе руководящие. С учетом развития концерна и масштабов работ, которыми он занимается совмещение должностей гендиректора и генконструктора для меня стало неимоверно сложной задачей. Нужно было сделать выбор. Мы давно об этом договаривались, готовились — и провели эту ротацию. Это позволило мне более полно погрузиться в работу, связанную с созданием и разработкой изделий, которые сегодня создаются в рамках гособоронзаказа. Это же позволяет на другом уровне выстраивать отношения между предприятиями концерна, потому что у председателя совета директоров есть возможность акционерного управления: с этого уровня многие вещи, которые гендиректор не видит, решать гораздо проще. Ну и, наконец, у меня как у председателя совета директоров концерна возникало все больше задач, которые передо мной ставил акционер. Все это вместе и послужило основанием для того, чтобы сдать один пост и принять другой.
— Полтора года назад вы скептически относились к полномочиям, которыми правительство намеревалось наделить генеральных конструкторов по приоритетным оборонным направлениям. Сейчас как дела с этим обстоят?
— Сегодня у генконструктора появляются дополнительные возможности и способы ведения своей работы, хотя, конечно, в этом направлении предстоит еще много всего сделать. Необходима большая работа именно с точки зрения институционального развития этой структуры, поскольку объективно требуется расширение полномочий генконструктора и с точки зрения его взаимодействия с органами управления предприятий, и с точки зрения взаимодействия с Минобороны РФ.
В целом тренд задан абсолютно верно, но все будет зависеть от того, насколько динамично мы пройдем этот путь. У меня нет никаких сомнений, что институт генконструкторов необходим: их становится все больше, причем большинство уже освобождено от непосредственного руководства какими-то предприятиями. При совмещении этих должностей в нынешних условиях темпа ведения бизнеса требуется очень большая самоотдача. Эффективность проявляется только тогда, когда человек сфокусирован на конкретной задаче.
— То есть вам даже стало комфортнее работать?
— Просто есть вещи, до которых раньше руки не доходили, а сейчас есть возможность погрузиться в них, разобраться, поставить правильным образом вопросы и увидеть не мимоходом, а именно по существу. Когда я был генеральным директором крупного акционерного общества, требовалось посещать очень много различных посторонних мероприятий. А сейчас, слава богу, я от этого освобожден.
— В каком состоянии сейчас находится проект АФК «Система» с «Ростехом» по слиянию активов?
— Могу сразу сказать, что слияние Объединенной приборостроительной корпорации с «Росэлектроникой» было заложено в стратегию, которая реализуется «Ростехом». Стратегия этого радиоэлектронного кластера известна, и там предусматривалось такое мероприятие — это их отдельная задача, и она никак не связана с нашим проектом. Что касается наших дел, то мы находимся буквально на первоначальной фазе. Я могу подтвердить, что такое обсуждение идет и, с моей точки зрения, имеет под собой очень серьезное и экономическое, и логическое, и научно-техническое обоснование. Мы добиваемся единой научно-технической политики в большом секторе радиоэлектроники с одной стороны и в секторе систем управления — с другой. Тем самым выстраивается технологическая цепочка на единых принципах и технологиях, что само по себе абсолютно точно повысит эффективность, снизив излишний уровень конкуренции между структурами АФК и «Ростеха». С государственной точки зрения это выгодно.
— РТИ будет являться в этой сделке неделимым активом?
— Это как раз сейчас и является основным предметом обсуждения. Понятно, что у нас есть активы в области микроэлектроники, такие же активы есть у Объединенной приборостроительной корпорации и «Росэлектроники». Понятно, что у нас есть активы в области радиолокации и у них есть такие же активы. Поэтому могут быть различные варианты.
— Временные рамки очертить можете?
— Мы хотим реализовать этот проект уже в ближайшее время — надеюсь, что в 2017 году. Просто нужно понимать, что есть определенный юридический порядок, определенные стадии согласования, которые никак нельзя миновать. Ведь мы же хотим заняться не просто формальным объединением, а выстраиванием эффективной высококлассной компании, которая могла бы активно действовать на мировом рынке и конкурировать с лидерами в области радиоэлектронных технологий.
— Что особенно мешало РТИ работать в 2016 году?
— Валютные колебания и проблемы долгового финансирования. Но я считаю, что мы преодолели пик наших сложностей: надеюсь, что теперь есть все возможности, чтобы начать серьезно улучшать ситуацию.
— Это был план концерна на 2017 год?
— Это есть план и на 2017, и 2018, и 2019 годы. В разные периоды мы давали ежегодный рост объемов более чем на 20%, а если давали чуть меньше, то это всегда было связано с тем, что заказ был не готов в каких-то частях. В 2016 году целый ряд вещей мы должны были закончить, но, к сожалению, вынуждены были перенести сроки, потому что строители были не готовы сдать объекты под монтаж.
— Ликвидация Спецстроя как-то скажется на вас?
— Драматично на нас это точно не скажется. Основная проблема со сдачей элементов систем СПРН и ЗГО (загоризонтного обнаружения.— “Ъ”) кроется в задержке со стороны Спецстроя. Но всю основную работу так или иначе выполняли структурные главки агентства. Насколько мне известно, все эти структурные подразделения при ликвидации Спецстроя сохраняются в Минобороны РФ. Они опять же будут выполнять работы в каждом из отдельных регионов. На наш взгляд, ликвидация Спецстроя не только не приведет к отставанию по срокам, а может быть, и ускорит строительство объектов для размещения наших станций.
Безусловно, какие-то сложности могут возникнуть, но, учитывая это, мы совместно с нашими основными заказчиками — космическими войсками и войсками ПВО-ПРО — провели большую работу. Несмотря на то что Спецстроя не стало, с нашими подрядчиками в регионах дислокации объектов должно все получиться. Я здесь не вижу каких-то глобальных рисков, но это будет требовать особого контроля за ходом строительных работ, постоянного мониторинга, что и делает в том числе по нашему направлению межведомственная рабочая группа под руководством вице-премьера Дмитрия Рогозина.
— Пару лет назад вы говорили, что являетесь противником тотального импортозамещения, что «мир глобален, кто бы и что ни говорил». Вместе с тем по закупкам микроэлектроники за рубежом и по некоторым другим проектам действительно были проблемы. Они остались?
— Все прекрасно понимают, что импортозамещение — это задача не года-другого, а многолетняя программа, которая сегодня задана и реализуется по разным направлениям с разной степенью скорости. Рассчитывать на то, что мы за два года решим все вопросы импортозамещения — это чрезмерно оптимистично. С другой стороны, сегодня у нас каких-либо нерешенных проблем, связанных с импортозамещением, нет. Мы не находимся в безвыходном положении. Что-то нам удается приобретать в третьих странах, что-то мы уже можем делать сами. Вся эта ситуация с санкциями серьезно подтолкнула наше производство, чтобы заниматься разработкой новых элементов и технологий. Что еще пока сложно заместить — это высокопроизводительные вычислительные средства на базе сложных интегральных решений. Но сегодня фатально нерешенного сегмента для нас нет.
Если честно, я считаю, что нечего рассчитывать на отмену санкций — нам еще долго будут закрывать путь к покупке на Западе современных технологий и оборудования. Было бы правильно провести в стране инвентаризацию всего нашего хозяйства и поставить задачу создания собственных продуктов и технологий.
— В какой стадии находятся переговоры по созданию единого концерна воздушно-космической обороны? Будет ли РТИ поглощена концерном «Алмаз-Антей»? Или таких планов уже не существует?
— Мы за это время проделали с концерном «Алмаз-Антей» большую совместную работу. И, чтобы скоординировать наши действия по развитию научных школ, мы находимся в тесном взаимном сотрудничестве. И наше нахождение вне единого концерна не мешает нам плодотворно трудиться совместно по целому ряду проектов, в том числе и в области создания технической основы ПРО РФ. Что касается будущего, то сегодня так остро этот вопрос не стоит, поэтому мы ищем с «Алмаз-Антеем» и другие форматы взаимодействия и интеграции.
— А в целом координацией с правительством, с Минпромторгом, с профильными ведомствами вы довольны?
— Да, сейчас все отлажено. Если вспомнить историю, когда это все начиналось, то, конечно, для нас как для первого такого частного концерна было очень сложно выстроить отношения с госорганами. Но время идет, и все понимают прекрасно, что форма собственности не является главным содержанием нашей работы. Главным является экономика, которую демонстрирует акционерное общество, и результаты работы, которую оно выполняет в интересах государства.
— Какая-либо из вашей продукции была применена во время операции вооруженных сил РФ в Сирии?
— У нас специфичная продукция, и основная часть, конечно, не участвовала напрямую в боевых действиях в Сирии. Поэтому с этой точки зрения у нас не было оттуда каких-либо претензий по нашей продукции.
— Внешнеэкономическое сотрудничество: правда, что в вашей продукции заинтересован Вьетнам? Речь идет о станциях загоризонтного обнаружения.
— Переговоры ведутся с Вьетнамом, с Индией по целому ряду наших продуктов, переговоры ведутся и с Китаем, и с Египтом. Я уже не говорю о том, что много переговоров со странами СНГ — Казахстаном, Азербайджаном. У нас сейчас большой портфель заказов, по которым мы сегодня ведем переговоры. И что самое главное — у нас сегодня большие планы по внешнеэкономическому сотрудничеству. Мы работаем через «Рособоронэкспорт». У нас сейчас нет таких объемов, чтобы нам нужно было работать без него. Мы сначала должны эту внешнеэкономическую деятельность развить, а потом уже добиваться необходимых разрешений. Проблем с «Рособоронэкспортом» с точки зрения взаимодействия и продвижения нашей продукции на рынки стран Азии и Южной Америки нет.
В Юго-Восточной Азии в первую очередь интересуются загоризонтной РЛС «Подсолнух». Большим плюсом этой РЛС является налаженное серийное производство, а также тот факт, что она, уже находясь на боевом дежурстве в наших вооруженных силах, зарекомендовала себя с хорошей стороны. А главное, аналогов «Подсолнуху» в мире на сегодняшний день нет. У нас есть опыт эксплуатации и модернизации с учетом требований основного заказчика, проведена работа по улучшению ТТХ за счет модернизации ЭКБ, что позволило значительно снизить эксплуатационные расходы, расширить и улучшить характеристики работы РЛС. И теперь мы знаем потребности зарубежных потенциальных покупателей, их требования (в большинстве своем «Подсолнух» им соответствует), что дает нам надежду в ближайшее время наладить экспорт данной РЛС. Помимо «Подсолнуха» мы еще выводим на зарубежный рынок РЛС «Лагуна» (гражданская версия «Подсолнуха».— “Ъ”), экспортную версию «Воронежа-ДМ» («Витим».— “Ъ”) и другую продукцию.
— Речь о создании СП с Китаем и Индией идет?
— Мы этот вопрос не обсуждаем. И в том и в другом случае мы обсуждаем вопросы, связанные с разработкой и производством для них радиолокационных комплексов. В том, в чем мы сильны, где у нас не так много конкурентов, где для них интересны наши продукты, которые демонстрируют удовлетворяющие их характеристики. Тем более это касается наших локаторов, которые предназначены для мониторинга прибрежных зон стран, имеющих выход на морские акватории. Безусловно, их интересуют вопросы загоризонтной радиолокации. Ну и стратегическая военная радиолокация в условиях совершенствования воздушно-космических средств разного назначения становится все более необходимой.
— Как обстоят дела с созданием наземного эшелона СПРН? Сколько ваших станций должно быть введено в эксплуатацию в 2017 году? Успеете ли создать сплошное радиолокационное пространство к 2018 году или придется сдвигать сроки?
— Первые сроки были поставлены на 2020 год, но потом смещены на 2018-й. Тогда должно быть создано сплошное радиолокационное поле СПРН. И мы все возможное делаем для того, чтобы выполнить эту задачу. Понятно, что как раз именно по вине строителей мы вынуждены были по ряду наших проектов передвинуться за 2018 год. Но что касается замкнутого радиолокационного поля, то, с нашей точки зрения, с постановкой на боевое дежурство станций, которые мы запустили в 2016 году — и Енисейск, и Барнаул, и Орск, оно будет создано. Кстати, впервые в истории. Это произойдет в конце 2017 года. Могу также сказать, что активно ведутся работы по созданию РЛС ВЗГ в Мурманске и Воркуте.
В Советском Союзе не было такого, поскольку не было закрыто северо-восточное ракетоопасное направление. А с вводом в строй енисейской станции мы закрыли его. С технической точки зрения сам по себе факт, что мы в течение 2016 года испытывали одновременно три станции и вводили их, тоже явился очень серьезной проверкой на прочность. И не только нас как разработчиков и исполнителей этого проекта, но и самой идеи станций высокой заводской готовности, способности в короткие сроки одномоментно вводить такое количество сложных по своей структуре и технической новизне объектов. Тем не менее мы с этой задачей достаточно успешно справились. И я считаю, что здесь и мы, и наши военные партнеры, и наука, мы все вместе достигли достаточно серьезных успехов. Потому что это сама по себе была рискованная задача.
— По станциям на этот год: в чем конкретно план будет заключаться — с точки зрения именно наземной СПРН?
— Соответствующие этапы мы должны выполнить на наших Воркутинской и Мурманской станциях. Со своей стороны, выполнить обязательства по постановке на боевое дежурство объектов в Барнауле, Енисейске и Орске. Должны завершить серьезные работы по модернизации станций предыдущего поколения в Печоре, в Оленегорске. В 2017 году большой план по модернизации нашего локатора «Дон». Планы грандиозные. В разработке еще целый ряд изделий принципиально нового поколения — все, что связано с перебазируемыми радиоинформационными комплексами, там тоже идет большая работа, и там мы серьезно продвинулись. 2017 год для этих изделий будет весьма значимым. Ну и серьезные задачи стоят в этом году по нашей загоризонтной группировке. Потому что развертывание загоризонтного сплошного радиолокационного поля — на дальностях до 2 тыс. км за пределами РФ — это тоже важная стратегическая задача.
— Удастся ее решить в 2017 году?
— Здесь нужно уточнить: ЗГО — это воздушные объекты, а СПРН работает по баллистическим целям и космическим объектам. Нет, работы будут продолжены еще и в следующие годы, если мы говорим о ЗГО. По плану — до 2025 года. По линии СПРН могу сказать, что станции, которые были на стадии предварительных государственных испытаний, успешно зафиксировали целый ряд пусков ракет разного класса. Отечественных, в том числе.
— Планируете объекты в Крыму возводить?
— Планировать и принимать решение должен наш основной заказчик.
— Каким видите развитие СПРН в десяти- и двадцатилетней перспективе?
— СПРН имеет два эшелона — развивается и наземный, и космический. Вся наша работа построена на том, чтобы быть на передовом рубеже. Мы должны быть готовы к тому, что технологии все быстрее и быстрее будут меняться, это должно и разработчиков, и заказчиков заставлять работать быстрее. Своевременно ставить новые задачи — для того, чтобы предупреждать и быть готовыми к возникновению новых средств воздушно-космического нападения. Противник наряду с так называемыми традиционными средствами, к которым относятся МБР, баллистические ракеты средней дальности, пилотируемые и беспилотные средства, ведет работы по созданию новых средств. К ним относятся, в частности, гиперзвуковые летательные аппараты, а в перспективе — орбитальные воздушно-космические самолеты. При развитии МБР упор делается на снижение заметности, а также на постановку помех для СПРН. В ответ на эти вызовы мы будем совершенствовать наши станции: повышаем помехозащищенность, точность измерения координат объектов. Повышаем также энергетику для увеличения дальности обнаружения всех типов объектов, наращиваем возможности по обнаружению перспективных целей. Это достигается созданием комплексов сантиметрового диапазона волн для повышения точности измерения. Для улучшения помехозащищенности предполагается использовать вынесенные приемные позиции. В перспективе СПРН должна войти в нашу систему разведки и предупреждения о воздушно-космическом нападении. Ее опытный участок мы планируем ввести в 2019 году.
— Космический эшелон СПРН — в частности, два спутника «Тундра» — сейчас проходит этап летно-конструкторских испытаний. Они разгрузят наземный сегмент СПРН?
— По первым двум аппаратам была проделана титаническая работа, поэтому я жду только успеха. Касательно разгрузки наземного сегмента: не секрет, что фактор времени имеет очень серьезный уровень остроты, мы постоянно работаем над тем, чтобы как-то увеличить время для оценки угрозы. Именно поэтому мы все время говорим о том, что система должна быть сплошной, состоящей из двух эшелонов, которые работают в разных диапазонах и на различных физических принципах. Это серьезная задача, над которой мы постоянно работаем.
В целом наземный эшелон СПРН способен работать и выдавать требуемую информацию и без космического эшелона. Это подтверждается пятью годами боевого дежурства. Сегодня возможности существующей группировки космического эшелона и перспективной группировки, которая включает в себя на сегодняшний день один спутник, проверяются в ходе испытаний. Так или иначе, использование космического эшелона необходимо. Во-первых, для более четкой работы наземного эшелона и нацеливания в те области, где обнаружен пуск. Во-вторых, для повышения достоверности информации о пусках, которая передается руководству для принятия решения об ответных действиях. Кстати, Соединенные Штаты, где есть система предупреждения в законченном виде, также используют оба эшелона.
— Сколько времени станции ВЗГ смогут работать без модернизации?
— С моей точки зрения, не более пяти лет. Мы постоянно обсуждаем это с руководством ВКС, с заместителем министра обороны РФ по вооружению Юрием Борисовым. Появление новых технологий и новых решений в области той же микроэлектроники коренным образом меняет все. Часть средств, которые входят в нынешний состав, была создана в начале 2000-х годов. В том числе станция ВЗГ в поселке Лехтуси. На сегодняшний день уже пришло время ее модернизации. И станции, которые мы вводили в Армавире, и станции, которые мы вводим сегодня в Енисейске, несмотря на то что они обе дециметрового диапазона, принципиально отличаются друг от друга по своим возможностям. А уж если говорить о станции дециметрового диапазона, которую мы создаем в Мурманске, то это станция уже следующего поколения. Станция ВЗГ — это другая техника, другая элементная база, другой уровень обработки сигналов. И мы должны все эти новшества, которые разработали для Мурманска, в той или иной мере использовать и для наших предыдущих станций — и в Армавире, и в Калининграде, и в Енисейске.
— Ложные тревоги часто случаются?
— Безусловно, конечно, станции, которые вводятся и находятся на госиспытаниях и опытно-боевом дежурстве, не могут работать сразу как часы. Многие вещи в программах могут каких-либо нюансов не учитывать. Появляются новые вооружения, само географическое положение станций влияет, много разных субъективных и объективных факторов, которые добавляют проблем. Поставленные на боевое дежурство станции СПРН не допускают выдачу ложной информации.
— А сколько времени уходит на пусконаладочные работы?
— Все зависит от того, какие инструменты калибровки у вас есть, также важна квалификация специалистов. Сегодня у нас сложился коллектив, обладающий исключительными компетенциями в области разработки и реализации программно-алгоритмических комплексов, поэтому мы, конечно, стремимся к тому, чтобы пусконаладочные работы реализовать за год-полтора. Но бывают случаи, когда появление новых средств нападения, которые раньше просто не были известны, требует большего времени для того, чтобы проанализировать и понять, как с ними правильным образом бороться, как «довернуть» наше программное обеспечение, наши алгоритмы, для того чтобы и эти средства были подконтрольны нашим станциям.
— А ракетного удара от Северной Кореи нам бояться стоит?
— Не надо нам никого бояться. Нам нужно серьезно работать над тем, чтобы все время совершенствовать нашу СПРН в том числе на этом направлении. Тем более когда все больше рисков от так называемого внесистемного воздушно-космического нападения, когда могут появляться новые средства нападения. В неожиданных местах, от неожиданных группировок. Над этим надо работать. А бояться не нужно. Никого.
Группа компаний РТИ
Группа компаний АО РТИ — оборонный холдинг, учрежденный АФК «Система» и Банком Москвы в феврале 2011 года на базе ОАО «Концерн “РТИ Системы”». По данным официального сайта, АФК «Система» владеет 74,7% уставного капитала АО РТИ, банк ВТБ — 15,3%, Совкомбанк — остальными 10%. В начале 2017 года сообщалось, что ВТБ продаст «Системе» свою долю акций РТИ и одновременно рефинансирует на льготных условиях кредиты холдинга, став его крупнейшим кредитором.
Группа РТИ занимается разработкой радио- и космических технологий, систем безопасности, микроэлектроники, системной интеграции, оборонными госпроектами. Группа включает в себя 21 предприятие, в частности ОАО «НИИМЭ и Микрон», ЗАО «Энвижн Групп». На протяжении последних шести лет АО РТИ входит в топ-100 мировых оборонных компаний по версии издания The Defense News. В 2017 году доходы от продажи вооружения составили $565,9 млн (86-е место в рейтинге). Всего в группе РТИ работает более 15 тыс. сотрудников.
Боев Сергей Федотович
Родился 17 сентября 1953 года в Москве. В 1978 году окончил Всесоюзный юридический заочный институт, в 1984 году — Московский институт управления по специальности «экономика и управление в промышленности», в 1988 году — Высшие курсы Госплана СССР.
В 1971–1999 годах в Радиотехническом институте имени академика Минца прошел путь от ученика слесаря до гендиректора. В 2000–2008 годах — гендиректор ОАО «Концерн “Радиотехнические и информационные системы”». В 2008–2011 годах — вице-президент, руководитель бизнес-единицы «Высокие технологии и промышленность» АФК «Система». С 2011 года — гендиректор ОАО РТИ. С 2012 года — генконструктор системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН). В 2016 году избран председателем совета директоров и назначен генеральным конструктором ОАО РТИ. Член научно-технического совета военно-промышленной комиссии и научного совета при Совбезе РФ. Также возглавляет советы директоров ОАО «Радиотехнический институт имени академика Минца», ОАО «Научно-производственный комплекс “Научно-исследовательский институт дальней радиосвязи”». Член совета директоров ОАО «Концерн ПВО “Алмаз-Антей”», зампред совета директоров ОАО АФК «Система». Доктор технических наук, доктор экономических наук, профессор.